Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

Двое жили по соседству с Гретель, один наблюдал за парадным подъездом гостиницы. Окна номера четвертого эсэсовца выходили на черный ход. Пока Гретель оставалась одна только ночью. Похищать ее было немыслимо, даже Макс и Шелленберг не смогли бы провернуть подобное, не вызвав подозрений. Девушку надо было как-то вынести из гостиницы.

– Не сажать же легкий самолет на крышу, – усмехнулся Макс, сидя с Шелленбергом над планом операции, – и нам нужен Гензель. Судя по его публикациям, он под стать доктору Кроу. Тоже гений. Надо просто не торопиться. Рано или поздно они окажутся вместе…, – утром юноша вышел из гостиницы. Фон Рабе потер ладони: «Отлично. Ребята в ресторане. Они скажут, куда двинулась Гретель».

Они с Шелленбергом сидели в креслах у окна. Протянув руку, Макс ответил на телефонный звонок. Он даже сглотнул: «Что?».

От черного хода сообщили, что такси с Гензелем, то есть Этторе Майорана, ждет у подъезда. Зазвонил второй телефон. Шелленберг прикрыл ладонью трубку:

– Макс, Гретель пошла к лифту, несет саквояж. Она конверт оставила, в номере охранника. Сейчас записку принесут…, – Макс, восхищенно, подумал:

– Они шифровали корреспонденцию. Кто бы предугадал? Тихоня тихоней, и не скажешь по ней…, – он поднялся:

– Вальтер, следуй за ними. Либо они едут на аэродром, либо на вокзал. Позвонишь мне. Куда бы они ни направились, мы окажемся рядом…, – такси выехало на виа дель Корсо. Макс взял бинокль. Гензель и Гретель держались за руки. Макс, весело, улыбнулся: «Все складывается отлично».

Он проводил глазами неприметный форд, с Вальтером за рулем. Влившись в оживленный поток машин, Шелленберг пристроился за такси. Макс принял от коллеги неподписанный конверт. Гауптштурмфюрер, осторожно, вскрыл записку в ванной комнате. Они с Вальтером оборудовали целую лабораторию. Макс наклонился над электрическим парогенератором. Гретель сообщала, что отправляется в путешествие по Италии. Через две недели она собиралась вернуться в Рим.

Макс велел: «Собирай всех, мы ждем вестей от Вальтера. Посмотрим, куда они едут».

Шелленберг позвонил из телефонной будки на строящемся вокзале Термини. Он лично, если так можно было выразиться, посадил Гензеля и Гретель в поезд на Неаполь. Гензель тоже появился с багажом. Состав отправлялся через десять минут, Шелленберг купил билет.

– Хорошо, – Максимилиан щелкнул зажигалкой, – мы окажемся в Неаполе через полтора часа. Вы еще не увидите силуэт Везувия. Если они выйдут на промежуточной станции…, – Шелленберг прервал его: «Это экспресс, Максимилиан. Три часа без остановок».

– Мы подождем тебя на вокзале, – коротко ответил фон Рабе. Он положил трубку:

– Возвращаем письмо. Через полчаса мы должны быть в воздухе…, – сбегая по лестнице, Макс успел подумать:

– Она решила его вывезти из Италии. Любовь, – он усмехнулся, – ей подвластны даже гении. Значит, и меня она полюбит…, – завизжали шины, Макс вывел автомобиль со двора. Подождав, пока вернутся ребята, фон Рабе погнал фиат на север, к виа Салария, на аэродром.

С начала года, понтифик почти не выходил из апартаментов, на третьем, верхнем этаже Апостольского Дворца, в Ватикане. Любуясь куполом базилики, он думал, что, может быть, дотянет до следующего Рождества. Потом, как он говорил камерленгу, должна была прийти пора прощания.

На крыше устроили маленький садик, с лавровыми деревьями в кадках и розами в горшках. Понтифику шел девятый десяток. Подниматься наверх было трудно, однако в солнечные дни он предпочитал сидеть на скамье. Он смотрел на крыши Рима, очертания замка Святого Ангела и слушал звон колоколов.

Каждое утро Пачелли приносил папе сводки новостей. Понтифик мрачно думал, что вести становятся все хуже. Папа понимал, что не доживет до большой войны. Он надеялся, что конклав не станет колебаться, с выбором преемника, и не сделает ошибки. Папа не мог открыто говорить о своих предпочтениях. Он просто упоминал, что кардинал-камерленг, с его дипломатическими способностями, и опытом работы в Германии, должен продолжить служение церкви:

– Повести ее дальше, так сказать, – добавлял Пий. Он усмехался, протирая пенсне, и замолкал. Пачелли, в прошлом апостольский нунций, представитель святого престола в Германии, отлично знал немецкий язык. Понтифик сам поменял карьеру богослова на должность нунция в Польше, когда страна получила независимость. Утром, ожидая начала аудиенции, он вспомнил еврейские погромы, после войны:

– Сколько людей убили, детей осиротили…, – он покачал седой головой, – и нас опять ждет подобное.

Антихрист, как понтифик называл Гитлера, судя по всему, останавливаться, не собирался.

Утро выдалось ясное, светлое, без единого облачка. Вокруг купола базилики кружили птицы. Понтифик, после мессы, пришел в сад. Он долго сидел, перебирая четки.

Пий думал, что выполнил свой долг, и осудил нацизм. Все остальное было в руках его преемника. Папа ожидал, что им станет Пачелли.

– Он милосердный человек, – вздохнул Пий, – такое сейчас важно. Он заботится о душах страждущих людей. Не побоялся прийти, попросить аудиенции, для мальчика, которого из Испании прислали. Наверняка, он коммунист, участвовал в расстрелах, а потом понял, что делает и ужаснулся. Он признается, кто он такой…, – понтифик посмотрел на скромные часы:

– Его крестили, у него было первое причастие. Он вспомнил, что принадлежит церкви. Я его исповедую…, – неизвестный юноша отказывался назвать свое имя. Понтифик повел рукой:

– Влодеку он не сказал…, – папа называл Ледуховского по-польски, – а мне признается. Я, все-таки, хранитель ключей Святого Петра…, – он подмигнул камерленгу.

Спускаясь в апартаменты, понтифик вспомнил последние, рождественские аудиенции.

Он обещал барону де ла Марку, что скоро его родителей канонизируют. Папа хотел, чтобы решение вынесли при его жизни. Понтифик знал блаженных Елизавету и Виллема Бельгийских. Он канонизировал святую Терезу из Лизье, считавшую баронессу примером и наставницей.

Дело было ясным. Семейная пара вела жизнь праведников в мире, сохраняя целомудрие, строила больницы и приюты, и призревала сирот. На могилах блаженных излечивались больные. Каждый год в Рим приходили сообщения от священников. Женщины, ожидающие ребенка, получив известия от врачей, что будущий младенец нежизнеспособен, отказывались от хирургического вмешательства. Они молились блаженной Елизавете, и на свет появлялись здоровые дети. Барон перекрестился:

– Спасибо, ваше святейшество. Мои отец и мать были истинными праведниками.

Де ла Марки приехали в Рим без детей. Барон объяснил, что сын учится в Париже. Дочь де ла Марков посещала лекции в Лувене, и готовилась к свадьбе. Понтифик вспомнил хрупкую девушку, подростка, с золотистыми волосами, в черной, кружевной мантилье. Он утешил барона:

– Может быть, ваш зять придет к церкви. Не отчаивайтесь, ничего страшного в светском браке нет. Надо подождать. Ваша дочь благочестивая, верующая девушка. Она повлияет на мужа. Они обвенчаются, обязательно…, – барон, с женой, вышли в ухоженные сады. Женщина присела на скамейку:

– Виллем…, – Тереза подняла серо-голубые, в тонких морщинах, глаза, – Давид никогда не крестится. Девочка будет жить в грехе…, – баронесса покраснела. Опустившись рядом, муж поднес к губам ее руку:

– Ты слышала, что его святейшество сказал, милая. Надо молиться. Он хороший человек, любит Элизу. Наша девочка постарается сделать так, чтобы они обвенчались. А пока…, – барон помолчал, – пока пусть будет светский брак. Главное, чтобы он состоялся.

Виллем предложил будущему зятю помочь с оплатой услуг адвокатов.

Давид отмахнулся:

– Спасибо, дядя Виллем, у меня есть деньги. Дело, в общем, не в деньгах…, – он затянулся сигаретой. Про себя, Давид закончил:

– А в упрямстве кое-кого. Сучка. Привела свидетелей, доказывала, что я редко бывал дома. Но судья принял мои доводы. У меня работа, я спасаю людей. Нельзя ожидать, что я буду сидеть, привязанным к ее подолу и нянчить детей. Это женская обязанность, так было всегда, – Давида раздражало, что почти бывшую жену не выкинули из особняка. Здесь он ничего не мог сделать.

Адвокат заметил:

– Надо соглашаться на ее условия. Детям чуть больше года. Она ухаживала за младенцами. Если мы будем настаивать, судья может отдать ей единоличную опеку, и разрешить увезти мальчиков в Америку.

Такого Давид допустить не мог. Почти бывшая жена вооружилась заключениями педиатров, что близнецов разлучать нельзя. На совещании с адвокатами они решили не добиваться разделения детей. Давид кивнул:

– Ладно. Наша цель, господа, – он прошелся по кабинету юристов, – после Пасхи закончить процесс. Мне надо заключить брак. Моя жена отправляется со мной в Африку и Маньчжурию…, – Элиза была беременна, на втором месяце. Она испуганно мотала головой: